Российский шахматный портал

"Ах, война, что ж ты сделала, подлая:
стали тихими наши дворы,
наши мальчики головы подняли -
повзрослели они до поры,
на пороге едва помаячили
и ушли, за солдатом - солдат...
До свидания, мальчики!
Мальчики,
постарайтесь вернуться назад"

(С) Булат Окуджава

Ну что с того, что я там был.
Я был давно. Я всё забыл.

Не помню дней. Не помню дат.
Ни тех форсированных рек.
(Я неопознанный солдат.
Я рядовой. Я имярек.

Я меткой пули недолёт.
Я лёд кровавый в январе.
Я прочно впаян в этот лёд —
я в нём, как мушка в янтаре.)

Но что с того, что я там был.
Я всё избыл. Я всё забыл.

Не помню дат. Не помню дней.
Названий вспомнить не могу.
(Я топот загнанных коней.
Я хриплый окрик на бегу.

Я миг непрожитого дня.
Я бой на дальнем рубеже.
Я пламя Вечного огня
и пламя гильзы в блиндаже.)

Но что с того, что я там был,
в том грозном быть или не быть.
Я это всё почти забыл.
Я это всё хочу забыть.

Я не участвую в войне —
она участвует во мне.
И отблеск Вечного огня
дрожит на скулах у меня.

(Уже меня не исключить
из этих лет, из той войны.
Уже меня не излечить
от тех снегов, от той зимы.

И с той землёй, и с той зимой
уже меня не разлучить,
до тех снегов, где вам уже
моих следов не различить.)

Но что с того, что я там был!..

Юрий ЛЕВИТАНСКИЙ

Мгновенно слово. Короток век.
Где ж умещается человек?
Как, и когда, и в какой глуши
распускаются розы его души?
Как умудряется он успеть
своё промолчать и своё пропеть,
по планете просеменить,
гнев на милость переменить?
Как умудряется он, чудак,
на ярмарке поцелуев и драк,
в славословии и пальбе
выбрать только любовь себе?

Осколок выплеснет его кровь:
«Вот тебе за твою любовь!»
Пощёчины перепадут в раю:
«Вот тебе за любовь твою!»

И всё ж умудряется он, чудак,
на ярмарке поцелуев и драк,
в славословии и гульбе
выбрать только любовь себе!

Булат ОКУДЖАВА

Как день, светла, но непонятна,
Вся — явь, но — как обрывок сна,
Она приходит с речью внятной,
И вслед за ней — всегда весна.

Вот здесь садится и болтает.
Ей нравится дразнить меня
И намекать, что всякий знает
Про тайный вихрь её огня.

Но я, не вслушиваясь строго
В её порывистую речь,
Слежу, как ширится тревога
В сияньи глаз и в дрожи плеч.

Когда ж дойдут до сердца речи,
И опьянят её духи,
И я влюблюсь в глаза и в плечи,
Как в вешний ветер, как в стихи, —

Сверкнёт холодное запястье,
И, речь прервав, она сама
Уже твердит, что сила страсти —
Ничто пред холодом ума!..

Александр БЛОК

Отражение завтра...

Ты однажды уйдешь, и в сегодня вернется вчера,
Голоса заменяя внутри потерявшимся эхом.
Закатившийся в трещинки бисер любимого смеха
Потускнеет, как звезды на небе ванильном с утра.
Мелкой сеткой морщинок покроется лоб пустоты,
Станут еле заметны на желтой бумаге чернила,
Тихо лягут на полку в архиве с пометкою «Было»,
Превратившись в реальность, волшебные сны и мечты.
Предрешенность добавит седин в амальгаму зеркал
И со временем выцветут фото в тяжелом альбоме.
Вспоминая твой запах, покажется вовсе не больно
В сотый раз посмотреть с первых кадров известный финал.
Он напомнит тот вкус на застывших в улыбке губах,
Запечатана память надежно в потертом конверте.
Ты однажды уйдешь и из скомканных мыслей о смерти
Незаметно исчезнет привычно-назойливый страх....
......................................................
Незаметно исчезнет привычно-назойливый страх....
Ты однажды уйдешь и из скомканных мыслей о смерти.
Запечатана память надежно в потертом конверте,
Он напомнит тот вкус на застывших в улыбке губах.
В сотый раз посмотреть с первых кадров известный финал,
Вспоминая твой запах, покажется вовсе не больно.
И со временем выцветут фото в тяжелом альбоме.
Предрешенность добавит седин в амальгаму зеркал.
Превратившись в реальность, волшебные сны и мечты
Тихо лягут на полку в архиве с пометкою «Было»...
Станут еле заметны на желтой бумаге чернила,
Мелкой сеткой морщинок покроется лоб пустоты.
Потускнеет, как звезды на небе ванильном с утра,
Закатившийся в трещинки бисер любимого смеха,
Голоса заменяя внутри потерявшимся эхом.
Ты однажды уйдешь, и в сегодня вернется вчера...

Ирина Голованова

Не отрекусь
от каждой строчки прошлой —
от самой безнадёжной и продрогшей
из актрисуль.

Не откажусь
от жизни торопливой,
от детских неоправданных трамплинов
и от кощунств.

Не отступлюсь —
«Ни шагу! Не она ль за нами?» —
наверное, с заблудшими, лгунами...
Мой каждый куст!

В мой страшный час,
хотя и бредовая,
поэзия меня не предавала,
не отреклась.

Я жизнь мою
в исповедальне высказал.
Но на весь мир транслировалась исповедь.
Всё признаю.

Толпа кликуш
ждёт, хохоча, у двери:
«Кус его, кус!»
Всё, что сказал, вздохнув, удостоверю.

Не отрекусь.

Андрей ВОЗНЕСЕНСКИЙ

На бледно-голубой эмали,
Какая мыслима в апреле,
Берёзы ветки поднимали
И незаметно вечерели.
Узор отточенный и мелкий,
Застыла тоненькая сетка,
Как на фарфоровой тарелке
Рисунок вычерченный метко,
Когда его художник милый
Выводит на стеклянной тверди,
В сознании минутной силы,
В забвении печальной смерти.

Осип МАНДЕЛЬШТАМ

Прозаик прозу долго пишет.
Он разговоры наши слышит,
Он распивает с нами чай.
При этом льёт такие пули!
При этом как бы невзначай
Глядит, как ты сидишь на стуле.

Он, свой роман в уме построив,
Летит домой, не чуя ног,
И там судьбой своих героев
Распоряжается, как бог.

То судит их, то выручает,
Им зонтик вовремя вручает,
Сначала их в гостях сведёт,
Потом на улице столкнёт,
Изобразит их удивленье.
Не верю в эти совпаденья!
Сиди, прозаик, тих и нем.
Никто не встретился ни с кем.

Александр КУШНЕР

Пародия на пародию.
Когда-то пародист Александр Иванов написал пародию на поэта Корина.
А я немного переделал её, и получились стихи про разработчика шахматного сайта,
адресованные его посетителям...

Ты ходи, ходи, ходи,
Ты играй весь век,
Потому что программист —
Тоже человек.

Он не хочет затянуть
Туже поясок.
Для него твои ходы —
Хлебушка кусок.

Ты ходи и мой призыв
Не сочти за лесть,
Потому что программист
Тоже хочет есть

В тот год я жил дурными новостями,
Бедой своей, и болью, и виною.
Сухими, воспалёнными глазами
Смотрел на мир, мерцавший предо мною.

И мальчик не заслуживал вниманья,
И дачный пёс, позёвывавший нервно.
Трагическое миросозерцанье
Тем плохо, что оно высокомерно.

Александр КУШНЕР

Времена не выбирают,
В них живут и умирают.
Большей пошлости на свете
Нет, чем клянчить и пенять.
Будто можно те на эти,
Как на рынке, поменять.

Что ни век, то век железный.
Но дымится сад чудесный,
Блещет тучка; я в пять лет
Должен был от скарлатины
Умереть, живи в невинный
Век, в котором горя нет.

Ты себя в счастливцы прочишь,
А при Грозном жить не хочешь?
Не мечтаешь о чуме
Флорентийской и проказе?
Хочешь ехать в первом классе,
А не в трюме, в полутьме?

Что ни век, то век железный.
Но дымится сад чудесный,
Блещет тучка; обниму
Век мой, рок мой на прощанье.
Время - это испытанье.
Не завидуй никому.

Крепко тесное объятье.
Время - кожа, а не платье.
Глубока его печать.
Словно с пальцев отпечатки,
С нас - его черты и складки,
Приглядевшись, можно взять.

Александр КУШНЕР

Превратила всё в шутку сначала,
Поняла — принялась укорять,
Головою красивой качала,
Стала слёзы платком вытирать.

И, зубами дразня, хохотала,
Неожиданно всё позабыв.
Вдруг припомнила всё — зарыдала,
Десять шпилек на стол уронив.

Подурнела, пошла, обернулась,
Воротилась, чего-то ждала,
Проклинала, спиной повернулась,
И, должно быть, навеки ушла...

Что ж, пора приниматься за дело,
За старинное дело своё. —
Неужели и жизнь отшумела,
Отшумела, как платье твоё?

Александр БЛОК

Есть в близости людей заветная черта,
Её не перейти влюблённости и страсти, —
Пусть в жуткой тишине сливаются уста,
И сердце рвётся от любви на части.

И дружба здесь бессильна, и года
Высокого и огненного счастья,
Когда душа свободна и чужда
Медлительной истоме сладострастья.

Стремящиеся к ней безумны, а её
Достигшие — поражены тоскою...
Теперь ты понял, отчего моё
Не бьётся сердце под твоей рукою.

Анна АХМАТОВА

Еле тлеет погасший костёр.
Пепел в пальцах так мягко пушится.
Много странного в сердце таится
И, волнуясь, спешит на простор.
Вдоль опушки сереют осины.
За сквозистою рябью стволов
Чуть белеют курчавые спины
И метёлки овечьих голов.
Деревенская детская банда
Чинно села вокруг пастуха
И горит, как цветная гирлянда,
На желтеющей зелени мха.
Сам старик - сед и важен. Так надо...
И пастух, и деревья, и я,
И притихшие дети, и стадо...
Где же мудрый пророк Илия?..
Из-за туч, словно веер из меди,
Брызнул огненный сноп и погас.
Вы ошиблись, прекрасная леди, -
Можно жить на земле и без вас!

Саша ЧЕРНЫЙ

Из всех билетов вызубрив четыре,
Со скомканной программою в руке,
Неся в душе раскаяния гири,
Я мрачно шёл с учебником к реке.

Там у реки блондинка гимназистка
Мои билеты выслушать должна.
Ах, провалюсь! Ах, будет злая чистка!
Но ведь отчасти и её вина...

Зачем о ней я должен думать вечно?
Зачем она близка мне каждый миг?
Ведь это, наконец, бесчеловечно!
Конечно, мне не до проклятых книг.

Ей хорошо: по всем - двенадцать баллов,
А у меня лишь по "закону" пять.
Ах, только гимназистки без скандалов
Любовь с наукой могут совмещать!

Пришёл. Навстречу грозный голос Любы:
"Когда Лойола орден основал?"
А я в ответ её жестоко в губы,
Жестоко в губы вдруг поцеловал.

"Не сметь! Нахал! Что сделал для науки
Декарт, Бэкон, Паскаль и Галилей?"
А я в ответ её смешные руки
Расцеловал от пальцев до локтей.

"Кого освободил Пипин Короткий?
Ну, что ж? Молчишь! Не знаешь ни аза?"
А я в ответ почтительно и кротко
Поцеловал лучистые глаза.

Так два часа экзамен продолжался.
Я получил ужаснейший разнос!
Но, расставаясь с ней, не удержался
И вновь поцеловал её взасос.

...Я на экзамене дрожал, как в лихорадке,
И вытащил... второй билет! Спасён!
Как я рубил! Спокойно, чётко, гладко...
Иван Кузьмич был страшно поражён.

Бегом с истории, ликующий и чванный,
Летел мою любовь благодарить...
В душе горел восторг благоуханный.
Могу ли я экзамены хулить?

Саша ЧЕРНЫЙ