Российский шахматный портал

А вот оно же Пушкинское лицейской поры:


Забудь, любезный мой Каверин,
Минутной резвости нескромные стихи.
Люблю я первый, будь уверен,
Твои гусарские грехи.
Прослыть апостолом Зенонова ученья,
Быть может, хорошо - но ни тебе, ни мне.
Я знаю, что страстей волненья
И шалости, и заблужденья
Пристали наших дней блистательной весне.
Пускай умно, хотя неосторожно,
Дурачиться мы станем иногда -
Пока без лишнего стыда
Дурачиться нам будет можно.
Всему пора, всему свой миг,
Всё чередой идет определенной:
Смешон и ветреный старик,
Смешон и юноша степенный.
Насытясь жизнию у юных дней в гостях,
Простимся навсегда с веселием шумливым,
С Венерой пылкою и с Вакхом прихотливым,
Вздохнем об них, как о друзьях,
И старость удивим поклоном молчаливым.
Теперь в беспечности живи,
Люби друзей, храни об них воспоминанье,
Молись и Кому и любви,
Минуту юности лови
И черни презирай ревнивое роптанье.
Она не ведает, что можно дружно жить
С стихами, с картами, с Платоном и с бокалом,
Что резвых шалостей под легким покрывалом
И ум возвышенный и сердце можно скрыть.

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ ЗВЕЗДА

Стояла зима.
Дул ветер из степи.
И холодно было Младенцу в вертепе
На склоне холма.
Его согревало дыханье вола.
Домашние звери
Стояли в пещере,
Над яслями теплая дымка плыла.

Доху отряхнув от постельной трухи
И зернышек проса,
Смотрели с утеса
Спросонья в полночную даль пастухи.

Вдали было поле в снегу и погост,
Ограды, надгробья,
Оглобля в сугробе,
И небо над кладбищем, полное звезд.

А рядом, неведомая перед тем,
Застенчивей плошки
В оконце сторожки
Мерцала звезда по пути в Вифлеем.

Она пламенела, как стог, в стороне
От неба и Бога,
Как отблеск поджога,
Как хутор в огне и пожар на гумне.

Она возвышалась горящей скирдой
Соломы и сена
Средь целой вселенной,
Встревоженной этою новой звездой.

Растущее зарево рдело над ней
И значило что-то,
И три звездочета
Спешили на зов небывалых огней.

За ними везли на верблюдах дары.
И ослики в сбруе, один малорослей
Другого, шажками спускались с горы.

И странным виденьем грядущей поры
Вставало вдали все пришедшее после.
Все мысли веков, все мечты, все миры,
Все будущее галерей и музеев,
Все шалости фей, все дела чародеев,
Все елки на свете, все сны детворы.

Весь трепет затепленных свечек, все цепи,
Все великолепье цветной мишуры...
...Все злей и свирепей дул ветер из степи...
...Все яблоки, все золотые шары.

Часть пруда скрывали верхушки ольхи,
Но часть было видно отлично отсюда
Сквозь гнезда грачей и деревьев верхи.
Как шли вдоль запруды ослы и верблюды,
Могли хорошо разглядеть пастухи.

— Пойдемте со всеми, поклонимся чуду, —
Сказали они, запахнув кожухи.

От шарканья по снегу сделалось жарко.
По яркой поляне листами слюды
Вели за хибарку босые следы.
На эти следы, как на пламя огарка,
Ворчали овчарки при свете звезды.

Морозная ночь походила на сказку,
И кто-то с навьюженной снежной гряды
Все время незримо входил в их ряды.
Собаки брели, озираясь с опаской,
И жались к подпаску, и ждали беды.

По той же дороге, чрез эту же местность
Шло несколько ангелов в гуще толпы.
Незримыми делала их бестелесность,
Но шаг оставлял отпечаток стопы.

У камня толпилась орава народу.
Светало. Означились кедров стволы.
—А кто вы такие? — спросила Мария.
— Мы племя пастушье и неба послы,
Пришли вознести вам обоим хвалы.
— Всем вместе нельзя. Подождите у входа.

Средь серой, как пепел, предутренней мглы
Топтались погонщики и овцеводы,
Ругались со всадниками пешеходы,
У выдолбленной водопойной колоды
Ревели верблюды, лягались ослы.

Светало. Рассвет, как пылинки золы,
Последние звезды сметал с небосвода.
И только волхвов из несметного сброда
Впустила Мария в отверстье скалы.

Он спал, весь сияющий, в яслях из дуба,
Как месяца луч в углубленье дупла.
Ему заменяли овчинную шубу
Ослиные губы и ноздри вола.

Стояли в тени, словно в сумраке хлева,
Шептались, едва подбирая слова.

Вдруг кто-то в потемках, немного налево
От яслей рукой отодвинул волхва,
И тот оглянулся: с порога на Деву,
Как гостья, смотрела звезда Рождества.

Борис ПАСТЕРНАК

Слуцкiя ткачыхi. Максiм Багдановiч

Ад родных ніў, ад роднай хаты
У панскі двор дзеля красы
Яны, бяздольныя, узяты
Ткаць залатыя паясы.
І цягам доўгія часіны,
Дзявочыя забыўшы сны,
Свае шырокія тканіны
На лад персідскі ткуць яны.
А за сьцяной сьмяецца поле,
Зіяе неба з-за вакна —
І думкі мкнуцца мімаволі
Туды, дзе расьцвіла вясна,
Дзе блішча збожжа ў яснай далі,
Сінеюць міла васількі,
Халодным срэбрам ззяюць хвалі
Між гор ліючайся ракі.
Цямнее край зубчаты бора...
І тчэ, забыўшыся, рука
Заміж персідскага узора
Цьвяток радзімы васілька.


Перевод на русский язык

От нив родных, от милой хаты
В господский двор ведёт краса,
И обездоленные взяты
Ткать золотые пояса.
Согнувшись долгими часами,
Девичьи позабыли сны,
Над золотыми поясами,
На лад персидский ткут они.
А за стеной смеётся поле,
И неба синь из-за окна -
И мысли рвутся мимовольно
Туда, где расцвела весна,
Где блеском ржи все дали полны,
Синеют мило васильки,
И серебром искрятся волны
Бегущей меж холмов реки.
Темнеет край зубчатый бора...
И ткёт задумчиво рука
Замест персидского узора
Цветок родимый василька.
Кабанова Ирина

Я думаю перевод на русский неактуален! Все и так понятно!

При всем уважении - актуален.

И ткёт задумчиво рука
Замест персидского узора
Цветок родимый василька.

Согласна, перевод актуален. Тем более, такой удачный, передающий всю прелесть стихотворения

Есть дни: ни злоба, ни любовь,
Ни жажда дел, ни к истине стремленье -
Ничто мне не волнует кровь;
И сердце спит, и ум в оцепененьи.

Я остаюсь к призывам жизни глух;
Так холодно взираю, так бесстрастно
На все, что некогда мой дух
Тревожило и мучило всечасно.

И ласка женская во мне
В те дни ответа даже не находит;
В бездействии, в позорном сне
Душевных сил за часом час проходит.

Мне страшно, страшно за себя;
Боюсь, чтоб сердце вовсе не остыло,
Чтоб не утратил чувства я,
Пока в крови огонь и в теле сила.

Годами я еще не стар...
О боже, всех, кто жаждет искупленья,
Не дай, чтоб пеплом сердца жар
Засыпало мертвящее сомненье!

Алексей Плещеев 1857

Поль Верлен


И небосклон над кровлей той…
Le siel est pardessus le toit…

И небосклон над кровлей той
Столь синий, чистый,
И зыблет клен над кровлей той
Кроной ветвистой.
И нежен в небе надо мной
Звон колокольный,
И птица с клена надо мной
Грустит бездольно.
О, Боже мой! Там дни просты,
Там жизнь простая,
И шумы города, просты,
Доходят, тая.
Все плачешь ты. Что сделал ты,
Больной и бледный,
Скажи, скажи, что сделал ты
С юностью бедной?

Перевод Г. Шенгели

(... Черепицы
в дожде
и в цветах.
Х. Р. Х.)

Бродят души цветов под вечерним дождем.
О ростки желтоцвета по кровельным скатам,
вы опять отогрели заброшенный дом
нездоровым и стойким своим ароматом!

Он как голос , который заплакать готов ,
или сказка лесная, с лачугой в низине,
где невеселы краски, и много цветов,
и большие глаза нелюдимы и сини...

Привкус горя навек с этим запахом слит
и возник в незапамятно-давние годы...
Крыша пахнет цветами, а сердце болит,
словно эти цветы - его желтые всходы.

Бодлер

LI. КОТ

Пер. Павел Антокольский:

1

В мозгу моем гуляет важно
Красивый, кроткий, сильный кот
И, торжествуя свой приход,
Мурлычет нежно и протяжно.

Сначала песня чуть слышна, —
В басовых тихих переливах,
Нетерпеливых и ворчливых,
Почти загадочна она.

И вот она струит веселье
В глубины помыслов моих,
Похожа на певучий стих,
На опьяняющее зелье.

Смиряет злость мою сперва
И чувство оживляет сразу.
Чтобы сказать любую фразу,
Коту не надобны слова.

Он не царапает, не мучит
Тревожных струн моей души
И только царственно в тиши
Меня, как скрипку, петь научит,

Чтобы звучала скрипка в лад
С твоею песенкой целебной,
Кот серафический, волшебный,
С гармонией твоих рулад!

Заболоцкий

НА ЛЕСТНИЦАХ
Коты на лестницах упругих,
Большие рыла приподняв,
Сидят, как будды, на перилах,
Ревут, как трубы, о любви.
Нагие кошечки, стесняясь,
Друг к дружке жмутся, извиняясь.
Кокетки! Сколько их кругом!
Они по кругу ходят боком,
Они текут любовным соком,
Они трясутся, на весь дом
Распространяя запах страсти.
Коты ревут, открывши пасти,-
Они как дьяволы вверху
В своем серебряном меху.

Один лишь кот в глухой чужбине
Сидит, задумчив, не поет.
В его взъерошенной овчине
Справляют блохи хоровод.
Отшельник лестницы печальной,
Монах помойного ведра,
Он мир любви первоначальной
Напрасно ищет до утра.
Сквозь дверь он чувствует квартиру,
Где труд дневной едва лишь начат.
Там от плиты и до сортира
Лишь бабьи туловища скачут.
Там примус выстроен, как дыба,
На нем, от ужаса треща,
Чахоточная воет рыба
В зеленых масляных прыщах.
Там трупы вымытых животных
Лежат на противнях холодных
И чугуны, купели слез,
Венчают зла апофеоз.

Кот поднимается, трепещет.
Сомненья нету: замкнут мир
И лишь одни помои плещут
Туда, где мудрости кумир.
И кот встает на две ноги,
Идет вперед, подъемля лапы.
Пропала лестница. Ни зги
В глазах. Шарахаются бабы,
Но поздно! Кот, на шею сев,
Как дьявол, бьется, озверев,
Рвет тело, жилы отворяет,
Когтями кости вынимает...
О, боже, боже, как нелеп!
Сбесился он или ослеп?

Шла ночь без горечи и страха,
И любопытным виден был
Семейный сад - кошачья плаха,
Где месяц медленный всходил.
Деревья дружные качали
Большими сжатыми телами,
Нагие птицы верещали,
Скача неверными ногами.
Над ними, желтый скаля зуб,
Висел кота холодный труп.

Монах! Ты висельником стал!
Прощай. В моем окошке,
Справляя дикий карнавал,
Опять несутся кошки.
И я на лестнице стою,
Такой же белый, важный.
Я продолжаю жизнь твою,
Мой праведник отважный.

Валерий Брюсов

Сумасшедший

Чтоб меня не увидел никто,
На прогулках я прячусь, как трус,
Приподняв воротник у пальто
И на брови надвинув картуз.

Я встречаю нагие тела,
Посинелые в рыхлом снегу,
Я минуты убийств стерегу
И смеюсь беспощадно с угла.

Я спускаюсь к реке. Под мостом
Выбираю угрюмый сугроб.
И могилу копаю я в нём,
И ложусь в приготовленный гроб.

Загорается дом... и другой...
Вот весь город пылает в огне...
Но любуюсь на блеск дорогой
Только я - в ледяной тишине.

А потом, отряхнувши пальто,
Принадвинув картуз на глаза,
Я бегу в неживые леса...
И не гонится сзади никто!

НОВЕЙШАЯ ПЕСНЬ О КОТАХ

Домашний Мефистофель
На солнце спозаранку
Шлифует элегантность и львиную осанку.
Мой кот весьма воспитан –
Проказлив, но приветлив.
К тому же музыкален и крайне привередлив:
Бетховен не по вкусу,
А Дебюсси – шарман.
И по ночам, бывает, мой пылкий меломан
Возьмет да и пройдется по всей клавиатуре.
И рад! Парижский гений сродни его натуре.
Наверно, в прежней жизни
Конкистадор гармоний
Ловил мышей в подвалах одной из филармоний.
Он понял и упрочил, отстаивая твердо,
Новаторскую прелесть кошачьего аккорда –
Из нот дождя и ветра ночная мешанина
Меня с котом чарует и бесит мещанина.
Спасибо и на том.

Кота французы любят. Верлен был сам котом.
Как дивно он мурлыкал капризнице-луне,
Терпел от насекомых, топил себя в вине,
Угрюмый кот бездомный, задира и притвора,
Среди котов церковных как белая ворона…
Кота французы любят, как мы – тореадора,
Как любит ночь Россия или Китай – дракона.
Коты потусторонни. Былые божества,
Они не растеряли секреты волшебства.
Не учит ли нас жизни котовий взгляд сонливый?
«Любовные приливы, любовные отливы.
Ритм жизни. И не только бесплотные глаголы,
Но все – и свет, и розы, и звезды не бесполы»,
Он щурится – и светом
Души его зеленой пропитанная мгла
Маячит силуэтом бесовского козла.
Котовьи души древни, их души – андрогины,
В них женская истома и мужеская ярость.
И странны эти души, беспутны и невинны,
Любовно сочетают и молодость, и старость.

Мой кот, Филипп Испанский, с презреньем сюзерена
Собак корит за верность, а крыс – за лизоблюдство,
Приемлет подношенья спокойно и надменно
И свысока взирает на наши безрассудства.
В котах я чту великих наставников печали,
Ведь кот любой эпохи – знаток ее болезней.
Игрушками прогресса разнеженный в начале,
Наш век траншей и танков чем дальше, тем железней.
Мы горести лелеем, растим и умножаем,
Без истины дичаем и стелемся бурьяном.
Посеянные зерна вернутся урожаем –
Котам это известно не хуже, чем крестьянам.

Коты на сов похожи. Согласно планам Бога
Была первоначально порода их крылата
И с полчищем исчадий, которых от порога
Гонял святой Антоний, была запанибрата.
Во гневе кот ужасен и сущий Шопенгауэр,
Раздувший баки демон с чертами шарлатана.
Обычно же коты степенны, даже чванны,
И все в одном согласны – что человек ничтожен,
Что смерти не минуешь, а раньше или позже –
Неважно. Так возляжем на солнечное ложе!

Улегся под часами красавец мой глазастый
И спит под колыбельный, заупокойный звон.
И что ему стенанья сыча Экклезиаста
И вся твоя премудрость, о дряхлый Соломон!
Спи, воплощенье лени, блаженно и невинно,
Пока свожу я счеты с ушедшим навсегда
И над моей печалью смеется пианино,
Показывая зубы, оскал угля и льда.

И помни, сытый соня, что век кошачий краток,
Что бродит твой сородич голодный и ничей,
Что корчатся бродяги от меткости рогаток
И гибнут как Сократы,
Прощая палачей…

Ничем не дорожите, чурайтесь суеты
И грейтесь на припеке, блаженные коты!

Федерико Гарсия ЛОРКА (Перевод А.М. Гелескула)

fenghua - спасибо, замечательный стих и перевод!

Но сущий вздор, что я живу грустя
И что меня воспоминанье точит.
Не часто я у памяти в гостях,
Да и она всегда меня морочит.
Когда спускаюсь с фонарем в подвал,
Мне кажется — опять глухой обвал
За мной по узкой лестнице грохочет.
Чадит фонарь, вернуться не могу,
А знаю, что иду туда к врагу.
И я прошу как милости...
Но там Темно и тихо.
Мой окончен праздник!
Уж тридцать лет, как проводили дам,
От старости скончался тот проказник...
Я опоздала. Экая беда!
Нельзя мне показаться никуда.
Но я касаюсь живописи стен
И у камина греюсь. Что за чудо!
Сквозь эту плесень, этот чад и тлен
Сверкнули два живые изумруда.
И кот мяукнул. Ну, идем домой!
Но где мой дом и где рассудок мой?


А.А.А.