Российский шахматный портал

Барабанит ли дождь по крыше,
Или снег заметает будни, -
Кто-то любит тебя. Неслышно,
Незаметно, но все же любит.
Нервно курит, не спит ночами
И… себя беспощадно губит.
Кто-то любит тебя. Печально,
Безнадежно почти. Но любит.
Иногда, если крепко вмажет,
Он другую целует в губы.
Только любит тебя… Все также.
Или даже сильнее. Любит.
Жить тобою он долго будет…
И смирится с судьбой однажды.
Но пока еще любит, любит…
Кто-то любит… А кто, - не важно.

Заметался пожар голубой,
Позабылись родимые дали.
В первый раз я запел про любовь,
В первый раз отрекаюсь скандалить.

Был я весь - как запущенный сад,
Был на женщин и зелие падкий.
Разонравилось пить и плясать
И терять свою жизнь без оглядки.

Мне бы только смотреть на тебя,
Видеть глаз злато-карий омут,
И чтоб, прошлое не любя,
Ты уйти не смогла к другому.

Поступь нежная, легкий стан,
Если б знала ты сердцем упорным,
Как умеет любить хулиган,
Как умеет он быть покорным.

Я б навеки забыл кабаки
И стихи бы писать забросил.
Только б тонко касаться руки
И волос твоих цветом в осень.

Я б навеки пошел за тобой
Хоть в свои, хоть в чужие дали...
В первый раз я запел про любовь,
В первый раз отрекаюсь скандалить


С. А. Есенин.

Умом Россию не понять,
Аршином общим не измерить:
У ней особенная стать -
В Россию можно только верить

Летающий пролетарий ( вторая часть )

В Маяковский



II БУДУЩИЙ БЫТ

СЕГОДНЯ.

Комната - это, конечно, не роща.
В ней ни пикников не устраивать, ни сражений.
Но все ж не по мне - проклятая жилплощадь:
при моей, при комплекции - проживи на сажени!

Старики, старухи, дама с моською,
дети без счета - вот население.
Не квартира, а эскимосское
или киргизское копченое селение.

Ребенок - это вам не щенок.
Весь день - в работе упорной.
То он тебя мячиком сбивает с ног,
то на крючок запирает в уборной.

Меж скарбом - тропинки, крымских окольней.
От шума взбесятся и самые кроткие.
Весь день - звонки, как на колокольне.
Гуртом, в одиночку, протяжные, короткие...

И за это гнездо - между клеток и солений,
где негде даже приткнуть тубу,
носишься весь день, отмахиваясь от выселений
мандатом союзным, бумажкой КУБу.

Вернешься ночью, вымотан в городе.
Морда - в пене, - смыть бы ее.
В темноте в умывальной лупит по морде
кем-то талантливо развешенное белье.

Бр-р-р-р! Душит чад кухонный.
Встаю на корточки.
Тянусь с подоконника мордой к форточке.
Вижу, в небесах - возня аэропланова.

Приникаю к стеклам, в раму вбит.
Вот кто должен переделать наново
наш сардиночный унылый быт!



БУДЕТ.


Год какой-то нолями разнулится.
Отгремят последние битвы-грома.
В Москве не будет ни переулка, ни улицы
- одни аэродромы да дома.

Темны, неясны грядущие дни нам.
Но - для шутки
изображу грядущего гражданина,
проводящего одни сутки.



УТРО.

Восемь.

Кричит радиобудильник вежливый:
"Товарищ - вставайте, не спите ежели вы!
Завод - зовет.
Пока будильнику приказов нет?
До свидания! Привет!"

Спросонок, но весь - в деловой прыти,
гражданин включил электросамобритель.
Минута - причесан, щеки - даже
гражданки Милосской Венеры глаже.

Воткнул штепсель, открыл губы:
электрощетка - юрк! - и выблестила зубы.
Прислуг - никаких! Кнопкой званная,
сама под ним расплескалась ванная.

Намылила вначале - и пошла: скребет и мочалит.
Позвонил - гражданину под нос
сам подносится чайный поднос.

Одевается - ни пиджаков, ни брюк;
рубаха номерами не жмет узка.
Сразу облекается от пяток до рук
шелком гениально скроенного куска.

В туфли - пару ног... В окно - звонок.
Прямо к постели из небесных лон
впархивает крылатый почтальон.
Ни - приказ выселиться, ни - с налогом повестка.
Письмо от любимой и дружеских несколько.

Вбегает сын, здоровяк- карапуз.
- До свидания, улетаю в вуз.
- А где Ваня? - Он в саду порхает с няней.



НА РАБОТУ.


Сквозь комнату - лифт.
Присел - и вышел на гладь расцветоченной крыши.
К месту работы курс держа,
к самому карнизу подлетает дирижабль.

По задумчивости (не желая надуть)
гражданин попробовал сесть на лету.
Сделав самые вежливые лица,
гражданина остановила авиомилиция.

Ни протоколов, ни штрафа бряцания...
Только - вежливенькое порицание.
Высунувшись из гондолы, на разные тона
покрикивает знакомым летунам:

- Товарищ, куда спешите? Бросьте!
Залетайте как-нибудь с женою в гости!
Если свободны - часа на пол запархивайте на авиобол!
- Ладно! А вы хотите пересесть?
Садитесь, местечко в гондоле есть!

- Пересел... Пятнадцать минут.
И вот - гражданин прибывает на место работ.



ТРУД.


Завод.
Главвоздух.
Делают вообще они
воздух прессованный
для междупланетных сообщений.

Кубик на кабинку - в любую ширь,
и сутки сосновым духом дыши.
Так - в век оный
из "Магги" делали бульоны.

Так же вырабатываются из облаков
искусственная сметана и молоко.
Скоро забудут о коровьем имени.
Разве столько выдоишь из коровьего вымени!


Фабрика.
Корпусом сорокаярусным.
Слезли.
Сорок - в рвении яростном.

Чисто-чисто. Ни копотей, ни сажи.
Лифт развез по одному на этаж.
Ни гуда, ни люда!
Одна клавиатура - вроде "Ундервуда".

Хорошо работать! Легко - и так,
а тут еще по радио - музыка в такт.
Бей буквами, надо которыми,
а все остальное доделается моторами.

Четыре часа. Промелькнули мельком.
И каждый - с воздухом, со сметаной, с молоком.
Не скукситесь, как сонные совы.
Рабочий день - четырехчасовый.

Бодро, как белка... Еще бодрей.
Под душ! И кончено - обедать рей!



ОБЕД.


Вылетел.
Детишки.
Крикнул: - Тише! -
Нагнал из школы летящих детишек.

- Куда, детвора?
Обедать пора!
- Никакой кухни, никакого быта!
Летают сервированные аэростоловые Нарпита.

Стал и сел.
Взял и съел.
Хочешь - из двух, хочешь - из пяти,
- на любой дух, на всякий аппетит.

Посуда - самоубирающаяся. Поел - и вон!
Подносит к уху радиофон.
Буркнул, детишек лаская: Дайте Чухломскую! Коммуна Чухломская?..
Прошу - Иванова Десятого! - - Которого? Бритого? - - Нет. Усатого!..

- Как поживаешь? Добрый день. - Да вот - только вылетел за плетень.
Пасу стадо. А что надо? -
- Как что?! Давно больно не видались.
Залетай на матч авиобольный. -

- Ладно! Еще с часок попасу
и спланирую в шестом часу.
Может, опоздаю...
Думаю - не слишком.

Деревня поручила маленькое делишко.
Хлеба - жарою мучимы,
так я управляю искусственными тучами.
Надо сделать дождь,
да чтоб - без града.

До свидания!



ЗАНЯТИЯ.


Теперь - поучимся.
Гражданин в минуту
подлетает к Высшему сметанному институту.

Сопоставляя новейшие технические данные,
изучает в лаборатории дела сметанные...

У нас пока - различные категории занятий.
Скажем - грузят чернорабочие,
а поэзия - для духовной знати,

А тогда не будет более почетных и менее...
И сапожники, и молочницы - все гении.



ИГРА.


Через час - дома.
Отдых.
Смена.
Вместо блузы - костюм спортсмена.

В гоночной, всякого ветра чище,
прет, захватив большой мячище.

Небо - в самолетах юрких.
Фигуры взрослых,
детей фигурки.

И старики повылезли,
забыв апатию.
Красные - на желтых.
Партия - на партию.

Подбросят мяч с высотищи с этакой,
а ты подлетай, подхватывай сеткой.

Откровенно говоря, футбол - тоска.
Занятие разве что - для лошадиной расы.
А здесь - хорошо! Башмаки - не истаскать.
Нос тебе мячом не расквасят.

Все кувыркаются - надо, нет ли;
скользят на хвост, наматывают петли.
Наконец один промахнется сачком;
Тогда: - Ур-р-р-а! Выиграли очко!

- Вверх, вниз, вперед, назад,
- перекувырнутся и опять скользят.
Ни вздоха запыханного, ни кислой мины
- будто не ответственные работники, а - дельфины.

Если дождь налетает с ветром в паре
- подымутся над тучами и дальше шпарят.
Стемнеет, а игры бросить лень;
догонят солнце, и - снова день.

Наконец устал от подбрасывания, от лова.
Снизился и влетел в окно столовой.

Кнопка.
Нажимает.
Стол чайный.

Сын рассказывает:
- Сегодня случайно крыло поломал.
Пересел к Петьке,
а то б опоздал на урок арифметики.

Освободились на час (урока нету),
полетели с Петькой ловить комету.
Б-о-о-о-льшущая!
С версту - рост.
Еле вдвоем удержали за хвост.
А потом выбросили - большая больно.
В школу кометы таскать не позволено.

- Сестра: - Сегодня от ветра скатился клубок с трех тысяч метров.
Пришлось снизиться - нитку наматывать.
Аж вся от ветра стала лохматовая.

- А младший весь в работу вник.
Сидит и записывает в дневник:
"Сегодня в школе - практический урок.
Решали - нет или есть бог.
По-нашему - религия опиум.
Осматривали образ - богову копию.

А потом с учителем полетели по небесам.
Убеждайся - сам! Небо осмотрели и внутри и наружно.
Никаких богов, ни ангелов не обнаружено".

А папаше, чтоб не пропал ни единый миг,
радио выбубнивает страницы книг...



ВЕЧЕР.

Звонок.

- Алло! Не разбираю имя я...
А! Это ты! Привет, любимая!

Еду! Немедленно!
В пять минут
небо перемахну во всю длину.
В такую погоду прекрасно едется.
Жди у облака - под Большой Медведицей.
До свидания!

- Сел, и попятились площади, здания...
Щека - к щеке, к талии - талией,
- небо раза три облетали.

По млечным путям за кометной кривизной,
а сзади - жеребенком - аэроплан привязной.
Простор! Тебе - не Петровский парк, где все
протерто задами парок.

На ходу рассказывает бывшее в двадцать пятом году.
- Сегодня слушал радиокнижки.
Да... это были не дни, а днишки.
Найдешь комнатенку, и то - не мед.
В домком давай, фининспектору данные.
А тут - благодать! Простор - не жмет.
Мироздание!

Возьмем - наудачу.
Тогда весной тащились на дачу.
Ездили по железной дороге.
Пыхтят и ползут понемножку.

Все равно, что ласточку поставить на ноги,
чтоб шла, ступая с ножки на ножку.
Свернуть, пойти по лесу - нельзя!
Соблюдай рельсу.

А то еще в древнее время были,
так называемые автомобили.
Тоже - мое почтеньице - способ сообщеньица!

По воздуху - нельзя. По воде - не может.
Через лес - нельзя. Через дом - тоже.

Ну, скажите, это машина разве?
Шины лопаются, неприятностей - масса.
Даже на фонарь не мог взлазить.
Сейчас же - ломался.

Теперь захочу - и в сторону ринусь.
А разве - езда с паровозом! Примус!

Теперь приставил крыло и колёса
да вместе с домом взял и понесся.
А захотелось остановиться
- вот тебе - Винница, вот тебе - Ницца.

Больным во время оное прописывались солнечные ванны.
Днем и то, сложивши ручки - жди,
чтобы вылез луч из-за тучки.
А нынче лети хоть с самого полюса.
Грейся! Пользуйся!..

- Любимой дни ушедшие мнятся.
А под ними города, селения
проносятся в иллюминации - ежедневные увеселения!

Радиостанция Урала
на всю на Сибирь концерты орала.
Шаля, такие ноты наляпаны,
что с зависти лопнули б все Шаляпины.

А дальше в кинематографическом раже
по облакам - верстовые миражи.

Это тебе не "Художественный" да "Арс",
где в тесных стенках - партер да ярус.
От земли до самого Марса
становись, хоть партером, хоть ярусом.

Наконец - в грядущем и это станется
- прямо по небу разводят танцы.
Не топоча, не вздымая пыль,
грациозно выгибая крылья,
наяривают фантастическую кадриль.
А в радио - буря кадрилья.

Вокруг миллионы летающих столиков.
Пей и прохлаждайся - позвони только.

Безалкогольное.
От сапожника и до портного
- никто не выносит и запаха спиртного.
Больному - рюмка норма,
и то принимает под хлороформом.

Никого не мутит никакая строфа.
Не жизнь, а - лафа!

Сообщаю это к прискорбию товарищей поэтов.
Не то что нынче - тысячами высыпят на стихи, от которых дурно.
А тут - хорошо! Ни диспута, ни заседания ни одного - культурно!

Пол-двенадцатого. Радио проорал: - Граждане!
Напоминаю - спать пора!
- От быстроты засвистевши аж,
прямо с суматохи бальной
гражданин, завернув крутой вираж,
влетает в окно спальной.

Слез с самолета.
Кнопка.
Троньте!

Самолет сложился и
- в угол, как зонтик.

Разделся.
В мембрану - три слова:
- Завтра разбудить в пол-восьмого!

- Повернулся на бок довольный гражданин,
зевнул и закрыл веки.


Так проводил свои дни гражданин в XXX веке.

ТАЙНА

Я приду сегодня к маме,
Просто посижу.
Об открывшемся обмане
Слова не скажу.

Со стола возьму газету,
Сяду на диван.
Я за чистую монету
Приняла обман.

Повернусь неловко вправо,
Подниму глаза:
Угадает мама правду
По моим слезам.

Подойдёт ко мне устало –
Грустно погляжу.
Но о том, что я узнала,
Так и не скажу.



* * *


Ты вдруг пришёл… и отвернулся
от той стены, где тень моя
стояла, сжавшись, но клянусь я,
что рядом не было меня.

По эту пору я лежала
в бреду, в горячке - иль в аду.
моё сознание что жало
змеи гремучей. Я иду

к тебе. Но ты не видишь – нет ведь?! –
Меня, горящую в огне,
а только тень на лике света,
осевший пепел на стене…

О, женщина, дитя, привыкшее играть
И взором нежных глаз, и лаской поцелуя,
Я должен бы тебя всем сердцем презирать,
А я тебя люблю, волнуясь и тоскуя!
Люблю и рвусь к тебе, прощаю и люблю,
Живу одной тобой в моих терзаньях страстных,
Для прихоти твоей я душу погублю,
Все, все возьми себе - за взгляд очей прекрасных,
За слово лживое, что истины нежней,
За сладкую тоску восторженных мучений!
Ты, море странных снов, и звуков, и огней!
Ты, друг и вечный враг! Злой дух и добрый гений!

Наша жизнь не приемлет в себе постоянства,
И прощаться легко, только некая грусть
Занимает в душе небольшое пространство,
Если сверху смотреть на отмеренный путь.

Ведь прощаемся мы не с людьми, не с местами,
И не в том ( между нами ) расставания суть.
Всякий раз мы прощаемся с нашими днями -
Что уже не вернуть ...

(Андрей Макаревич)

ИТАЛЬЯНЕЦ

Чёрный крест на груди итальянца,
Ни резьбы, ни узора, ни глянца,-
Небогатым семейством хранимый
И единственным сыном носимый...

Молодой уроженец Неаполя!
Что оставил в России ты на поле?
Почему ты не мог быть счастливым
Над родным знаменитым заливом?

Я, убивший тебя под Моздоком,
Так мечтал о вулкане далеком!
Как я грезил на волжском приволье
Хоть разок прокатиться в гондоле!

Но ведь я не пришел с пистолетом
Отнимать итальянское лето,
Но ведь пули мои не свистели
Над священной землей Рафаэля!

Здесь я выстрелил! Здесь, где родился,
Где собой и друзьями гордился,
Где былины о наших народах
Никогда не звучат в переводах.

Разве среднего Дона излучина
Иностранным ученым изучена?
Нашу землю - Россию, Расею -
Разве ты распахал и засеял?

Нет! Тебя привезли в эшелоне
Для захвата далеких колоний,
Чтобы крест из ларца из фамильного
Вырастал до размеров могильного...

Я не дам свою родину вывезти
За простор чужеземных морей!
Я стреляю - и нет справедливости
Справедливее пули моей!

Никогда ты здесь не жил и не был!..
Но разбросано в снежных полях
Итальянское синее небо,
Застекленное в мертвых глазах...

1943 © Михаил Светлов

М. Цветаева

Над синевою подмосковных рощ
Накрапывает колокольный дождь.
Бредут слепцы калужскою дорогой, —

Калужской — песенной — прекрасной, и она
Смывает и смывает имена
Смиренных странников, во тьме поющих Бога.

И думаю: когда-нибудь и я,
Устав от вас, враги, от вас, друзья,
И от уступчивости речи русской, —

Одену крест серебряный на грудь,
Перекрещусь, и тихо тронусь в путь
По старой по дороге по калужской.

Вот бреду я вдоль большой дороги
В тихом свете гаснущего дня...
Тяжело мне, замирают ноги...
Друг мой милый, видишь ли меня?

Все темней, темнее над землею —
Улетел последний отблеск дня...
Вот тот мир, где жили мы с тобою,
Ангел мой, ты видишь ли меня?

Завтра день молитвы и печали,
Завтра память рокового дня...
Ангел мой, где б души ни витали,
Ангел мой, ты видишь ли меня?

Фёдор ТЮТЧЕВ

С. Есенин

Я по первому снегу бреду,
В сердце ландыши вспыхнувших сил.
Вечер синею свечкой звезду
Над дорогой моей засветил.

Я не знаю - то свет или мрак?
В чаще ветер поет иль петух?
Может, вместо зимы на полях,
Это лебеди сели на луг.

Хороша ты, о белая гладь!
Греет кровь мою легкий мороз.
Так и хочется к телу прижать
Обнаженные груди берез.

О лесная, дремучая муть!
О веселье оснеженных нив!
Так и хочется руки сомкнуть
Над древесными бедрами ив.

ЗИМНЯЯ ДОРОГА

Сквозь волнистые туманы
Пробирается луна,
На печальные поляны
Льет печально свет она.

По дороге зимней, скучной
Тройка борзая бежит,
Колокольчик однозвучный
Утомительно гремит.

Что-то слышится родное
В долгих песнях ямщика:
То разгулье удалое,
То сердечная тоска...

Ни огня, ни черной хаты,
Глушь и снег... Навстречу мне
Только версты полосаты
Попадаются одне...

Скучно, грустно... Завтра, Нина,
Завтра к милой возвратясь,
Я забудусь у камина,
Загляжусь не наглядясь

Звучно стрелка часовая
Мерный круг свой совершит,
И, докучных удаляя,
Полночь нас не разлучит.

Грустно, Нина: путь мой скучен,
Дремля смолкнул мой ямщик,
Колокольчик однозвучен,
Отуманен лунный лик.

Александр ПУШКИН

ИЮЛЬ

Сгорает день, как фимиам,
Тихонько тают облака,
Блестит песок по берегам,
И, обмелев, журчит река.
А где поглубже, слышны в ней
И плеск, и смех, и крик детей.

Одежды сбросив на песок,
Плывут. Им дышится легко;
Удары их проворных ног
Взметают брызги высоко;
И раздаются, как звонки,
По всей реке их голоски.

Порой промчится ветерок,
И, как ребёнок, он шумлив;
Там приподымет он песок,
Там закачает ветви ив,
Что наклонились над рекой...
А после снова тишь и зной.

Прохладой веет наконец,
Склонилось солнце на закат,
И, как сверкающий венец,
Над ним пурпурных тучек ряд.
И вот выходят рыбаки
Отвсюду на берег реки.

Вот мальчик на мели стоит,
И мимо обнажённых ног
Вода шумливая бежит,
Колышет легкий поплавок;
Вот в реку сходит и другой,
И скоро пёстрою толпой

Ребят усеяна река,
И каждый чутко, чутко ждёт
И глаз не сводит с поплавка.
А солнце блещущее льёт
На них лучей косых поток, —
И веет свежий ветерок.

Фёдор СОЛОГУБ

А. С. Пушкин

Долго ль мне гулять на свете
То в коляске, то верхом,
То в кибитке, то в карете,
То в телеге, то пешком?
Не в наследственной берлоге,
Не средь отческих могил,
На большой мне, знать, дороге
Умереть господь судил,
На каменьях под копытом,
На горе под колесом,
Иль во рву, водой размытом,
Под разобранным мостом.
Иль чума меня подцепит,
Иль мороз окостенит,
Иль мне в лоб шлагбаум влепит
Непроворный инвалид.
Иль в лесу под нож злодею
Попадуся в стороне,
Иль со скуки околею
Где-нибудь в карантине.
Долго ль мне в тоске голодной
Пост невольный соблюдать
И телятиной холодной
Трюфли Яра поминать?
То ли дело быть на месте,
По Мясницкой разъезжать,
О деревне, о невесте
На досуге помышлять!
То ли дело рюмка рома,
Ночью сон, поутру чай;
То ли дело, братцы, дома!...
Ну, пошел же, погоняй!...

Сергей Есенин


Мне грустно на тебя смотреть,
Какая боль, какая жалость!
Знать, только ивовая медь
Нам в сентябре с тобой осталась.

Чужие губы разнесли
Твоё тепло и трепет тела.
Как будто дождик моросит
С души, немного омертвелой.

Ну что ж! Я не боюсь его.
Иная радость мне открылась.
Ведь не осталось ничего,
Как только желтый тлен и сырость.

Ведь и себя я не сберег
Для тихой жизни, для улыбок.
Так мало пройдено дорог,
Так много сделано ошибок.

Смешная жизнь, смешной разлад.
Так было и так будет после.
Как кладбище, усеян сад
В берез изглоданные кости.

Вот так же отцветем и мы
И отшумим, как гости сада...
Коль нет цветов среди зимы,
Так и грустить о них не надо.